Он так долго молчал, что мне стало нехорошо. Не стоило так рисковать! Наконец он заговорил:
— Гулять по скверу я стал только с недавних пор. Мне хорошо думается во время ходьбы, а этот сквер как раз по дороге… А вас я видел, несколько раз…
Он опять помолчал, а мне стало совсем плохо. Вот сейчас скажет, что это была вовсе не я…
— У меня создалось странное впечатление, — произнес он с расстановкой, — что в вас будто что-то изменилось. Будто два месяца назад вы выглядели по-другому, хотя мне и трудно сказать, в чем именно заключается различие. Честно говоря, мне все время хотелось спросить вас об этом, но я боялся показаться бестактным.
Это прозвучало искренне. Искренне, логично и так понятно, что я чуть было не попалась, в последнюю долю секунды сдержав готовое сорваться с губ объяснение. А солгать я тоже не смогу, никакая сила меня не заставит. Забыв о том, что не он, а я первая подняла вопрос о том, кто есть кто, я недовольно заметила:
— Поразительная наблюдательность! Думаю, различие в том, что тоща я была немного глупее, в последнее же время живость мысли и сообразительность у меня значительно возросли. Как видно, это и на внешнем виде отражается.
— Именно так я и думал, да не осмелился сказать. А упомянутая вами повышенная живость мысли проявляется всегда и везде или же ограничивается пределами этого скверика?
— Никогда в жизни не приходилось мне вести столь неудобный разговор, — вырвалось у меня.
— Вы сами его начали.
— Ну и что же, что сама? Надо же было узнать хоть что-то о вас! А вы! А вы!.. Как угорь из рук выскользнули и давай допытываться обо мне!
Он не обиделся, а, напротив, неожиданно развеселился.
— А не кажется ли вам, сударыня, что вам вовсе не обо мне хотелось узнать, а о том, что мне известно о вас? Ну так вот — ничего не известно, и очень бы хотелось кое-что узнать.
— Вот теперь вы мне арапа заправляете… то есть неправду говорите. И как ото увязать с вашим позавчерашним заявлением о том, что вы не выносите лжи…
— А вы? — только и произнес он, но этот коротенький вопрос сбил весь мой боевой пыл.
Пришлось перевести разговор на нейтральную тему, но тут стали закрывать кафе и пришлось выйти в промозглую мартовскую тьму. Сумятица в мыслях достигла своего апогея.
Из состояния прострации меня вывел мощный рев польского радио. Оказалось, муж еще не спал. Сидя в гостиной, он пришивал пуговицы к своей рубашке и слушал третью программу. Стекла в окнах тихонько и жалобно дребезжали.
— Что же ты так ревешь, Езус-Мария? — прикручивая радиоприемник, с раздражением спросила я. — Вроде бы не глухой. И стен Иерихона нет поблизости, если ты во что бы то ни стало вознамерился их разрушить. Так какого черта…
— Оставь как есть! — проорал муж, еще не привыкнув к тишине.
— Удовольствие тебе доставляет, что ли, этот рев?
— Какое там удовольствие!
— Тогда и вовсе не понимаю. Да озолоти меня…
— Вот именно!
— Что именно?
— Озолотили! Мацеяк велел. Я сам не выношу шума, уши пухнут, а ему, видите ли, нравится. И чтоб никто не догадался, что слушает не он, велел мне включать и радио, и телевизор на полную громкость. Каждый день! А если уж совсем невмоготу, то хотя бы через день. Заметила? Я не каждый день смотрю телевизор из-за этого…
Он еще что-то говорил, но я уже не слушала, поспешив к себе наверх. Мне совершенно необходимо было побыть в тишине и спокойствии, чтобы как следует все обдумать. И решить проблему: должна ли я проклинать судьбу за то, что влипла в аферу Мацеяков с ее уголовными и нравственными аспектами, или, наоборот, благословлять, ибо только благодаря ей стала прогуливаться по скверику. Не знаю почему, но, кажется, я склонна была выбрать второй вариант.
* * *
Телефон зазвонил под вечер. Телефонный звонок в этом доме раздавался очень редко и поэтому вызвал в наших рядах настоящую панику. Мы с мужем, как дед и баба в детской игрушке, поочередно наклонялись над аппаратом, не решаясь поднять трубку, и всполошенно гадали, кто бы это мог звонить. Естественно, первой сдалась я.
— Это ты, Басенька? — раздался ласковый конспиративный голос. — Узнаешь меня? Да, я, Стефан Паляновский.
Трубка лишь потому не вывалилась у меня из руки, что я ее судорожно сжала. Голос я узнала по первому же звуку и подумала — опять неприятности. Или пан Паляновский забыл о подмене и принимает меня за настоящую Басеньку, или прекрасно все помнит, но уже должна была произойти обратная замена, Басенька должна была возвратиться домой, но не возвратилась, меня не предупредили, мистификация окончилась, а возвращающуюся домой Басеньку где-то по дороге пристукнули, о чем ее воздыхатель не знает. Или ее перехватил капитан, о чем тоже больше никто не знает…
— Да, это я, — неуверенно ответила я.
— Как живешь, кохана? Я так о тебе беспокоюсь. Звоню я из Быдгоща, ухе скоро вернусь. Ты одна? Мужа нет поблизости, ты можешь говорить?
— Могу, его нет поблизости, — ответила я, плечом оттеснив муха, который пытался приложить ухо к телефонной трубке, уж очень ему хотелось знать, кто звонит. Интересно все-таки, за кого меня принимает Стефан Паляновский?
А тот все не унимался:
— Как твои дела, мое сокровище? Почему у тебя такой грустный голосок? Какие-нибудь неприятности? Скажи мне, поделись…
Особый упор на слове «неприятности» расставил все по своим местам. Пан Паляновский не сошел с ума и не забыл о мистификации, со своей Басенькой он меня не путает, а говорит именно со мной и именно от меня хочет знать, все ли тут в порядке. Невинные же вопросы и нежный щебет предназначены для нежелательных подслушивателей. Пусть думают, что Басенька в доме.
— Да нет, никаких неприятностей. Все в порядке, — осторожно ответила я. — Он тоже ведет себя Вполне прилично, никаких КОНФЛИКТОВ.
— Ну и слава Богу! А краны все еще тебя беспокоят?
— Какие краны?
— Ну те, что протекали, ведь ты вызывала сантехников. Они все исправили?
Меня бросило в жар. Значит, за нами следят! Они увидели водопроводчиков и сразу встревожились, более того, у Стефана Паляновского возникли нехорошие подозрения, вот почему он звонит. Быстро надо что-то придумать, рассеять подозрения, причем сделать это так, чтобы он не догадался, что мы с мужем прозрели, что связались с милицией, иначе все пропало. Попытаюсь сыграть еще одну роль — той самой Иоанны Хмелевской, которая из лучших побуждений две недели назад согласилась пойти на глупую мистификацию и сейчас ни о чем не догадывается.
Вдохновение снизошло на меня как по мановению волшебной палочки, и я начала тоном обиженной примадонны:
— Откуда ты взял, что протекли краны? И вовсе это не краны. В кухне появилась лужа, и оказалось — лопнула труба под мойкой. Пришлось менять.
— И тебе, моей маленькой птичке, пришлось заниматься этой нехорошей трубой! Бедняжка, как я тебе сочувствую! Сантехники сами пришли или ты их вызывала?
Примадонна вконец разобиделась:
— Ты когда-нибудь видел сантехников, которые пришли бы по собственной инициативе? Я, сколько живу, не видела, — тут мне вовсе не пришлось притворяться, слова прозвучали вполне искренне. — Конечно же, твоей птичке пришлось самой их вызывать. Два раза! Представляешь, в кухне все течет и течет. Ужас!
Очень мешал муж. Он смотрел на меня большими глазами с безопасного расстояния и мешал войти в образ. Пришлось сделать паузу, которую заполнил нежными словечками пан Паляновский. Кажется, относительно водопроводчиков он успокоился.
— Минутку, — прервала я поток сердечных излияний, — у меня тут еще одна проблема. Ты ведь знаешь мужа, он всегда старается сделать мне какую-нибудь пакость. Вот и теперь. Принесли пакет и велели ему быстро доставить, а он до сих пор этого не сделал. Противный! Хочет свалить на меня. Ну нет, не стану я в его дела вмешиваться!
У пана Паляновского даже голос изменился, и он засыпал меня вопросами:
— Что ты говоришь, дорогая? Для кого пакет? Куда доставить?
— Раз они сумели отыскать сокровища барона фон Дуперштангеля и организовать их пересылку за границу…
— Барон фон… Как ты сказала?
— Я сказала: фон Дуперштангель, но не все ли равно, какой фон? Тот фриц, который собирал произведения искусства в оккупированных немцами странах, награбил их множество, но не все успел вывезти. Да тебе ведь тоже это известно.
— А да, вспомнил. Ну и что?
— Вот и прикинь, получается длиннющая цепочка. Кто-то разыскал сокровища, очень сомневаюсь, что Басенька, кто-то сколотил шайку, кто-то организует поступление драгоценностей в укромное место, кто-то на этой малине облепляет их глиной, кто-то перевозит, кто-то организует переброску через границу. Да мало ли еще всяких хлопот, ведь я не специалист, всего не знаю. Но думаю, вокруг этой кормушки топчется целый табун.